Глава XXIII СТЕЖОК   ЗА   СТЕЖКОМ

Сегодня я славно потрудился, и, думается, через два дня парус взовьется кверху. Я надеялся, что его можно будет оставить на рее, что избавит меня от лишнего труда. Один из швов на парусе разошелся по всей длине. Но я был уверея, что мне удастся сшить  его. Что  же  касается других швов, то я не думал, что они доставят мне много хлопот.

Солнце закатилось, озаряя небо бледно-оранжевым светом:. Кое-где на небе виднелись тучи, но все предвещало спокойную ночь. Ярко горели звезды. Волны значительно уменьшились, и уже не так сильно, как раньше, подталкивали нлот. Теперь я буду рад дневному пробегу в тридцать пять миль. Южный Крест ослепительно сверкал, напоминая копье, пронизывающее мрак. Моя золотая планета теперь сияла справа, так как я держался южного курса. Вечно преследуемые Орионом, семь Плеяд начали подниматься на небосвод.

Несколько позже в восточной части неба появился пламенный Сириус.

Микки чего-то ожидала от меня. Она сидела рядом со мной на привязи и неотрывно смотрела мне в глаза. Пришлось подложить под нее старый свитер.

Иногда я позволял кошке оставаться возле меня всю ночь. Она не причиняла мне беспокойства, если только на палубу не падали летучие рыбы. Тогда удержать ее было невозможно. Я всегда боялся ее раздавить, когда, управляя плотом, быстро перебегал с места на место. За последнее время Микки доставалось не слишком много еды, но она и не думала протестовать и не выказывала ни малейшего нетерпения. «Если ты не будешь меня кормить, я буду спать», — казалось, говорила она и, действительно, все время спала. Когда кошка просыпалась, она некоторое время играла со свободным концом каната, е клочком листа, сорванного с крыши каюты, или вытаскивала откуда-нибудь кусок бальзового дерева и принималась гонять его по палубе. Таким образом она тренировалась, держала себя в форме, готовясь к моменту, когда на палубу плота начнут падать летучие рыбы. Теперь она уже не была такой привередливой, как в ту nopj/, когда на плоту было изобилие еды. Она не ждала, пока я вымою палубу, но, как только дельфин переставал биться, бросалась на него.

Еще один такой шторм, и крыша моей каюты станет совсем лысой, так как большая часть пальмовых листьев уже сорвана с нее ветром.

— О'кей, Микки, подтянись... Вот так. А теперь ступай со мной на корму. Я знаю, ты терпеливо ждала. Ты вела себя весь день, как примерная маленькая леди, и не приставала ко мне, пока я шил парус. Сегодня ты не получила ни воды, ни еды. Чем ты только живешь, маленькая черная тень? Глотком воды раз в четыре дня? У меня есть для тебя немного молока, но ты пьешь глоток-другой из только что открытой банки, пока оно свежее, а потом даже не смотришь на него.

Сидя у штурвала, я запел песню в ночной темноте. Моего репертуара хватало примерно на час. Я любил народные песни, выстраданные простым человеком. Я пел песню солдата, лежащего под артиллерийским огнем и мечтающего о родном доме и о своей любимой, песню матроса, гибнущего на тонущем корабле, и песни изгнанников... Микки мирно спала, свернувшись рядом со мной, а звезды указывали нам путь на запад через океан.

Я выпил кофе и наблюдал за рулем, подумывая о том, чтобы сменой килей придать плоту большую устойчивость на курсе. Теперь я находился на последнем участке пути от Маркизских островов до архипелага Самоа, Мне еще предстояло пройти около двух тысяч миль.